В рамках обозначенной темы применительно к Дагестану возникает два интереснейших вопроса:

Необычность этих вопросов очевидна - они противоречат сложившимся у нас стандартам мышления, причем, не только обыденным, но и научным. И особенно с позиций прежних представлений о характере дагестанского общества, в котором, как считалось ранее, сформировалась новая историческая общность людей, равная нации. Однако с позиций западной этно-политологии правомерность их не вызывает сомнений.

В государственных актах, принятых в Дагестане в постперестроечные годы и годы т. н. "парада суверенитетов", даются различающиеся определения конституцирования Дагестана как государства. В Конституции РД зафиксировано положение, что "Республика Дагестан - Дагестан есть суверенное, единое, демократическое государство в составе РФ, выражающее волю многонационального народа Дагестана". В то же время в ней содержатся такие понятия, как "дагестанский народ", "дагестанцы", "народы Дагестана", но не назван по имени (этнониму) ни один из 14 "конституционных" или "республикообразующих" народов. То есть источником суверенитета в ней объявлен лишенный своей этнической ипостаси "многонациональный народ". Случайна ли такая формулировка? Очевидно, нет. Тогда что скрывается за этими лингвистическими нюансами?

Идеологическим (теоретическим) основанием такой формулировки, как можно судить, служит положение о том, что мы в Дагестане и по сей день имеем, так сказать, "различные языки и культуры", которые могут быть использованы для строительства "единой дагестанской нации". И "идет процесс консолидации (читай: слияние) в дагестанский народ" и что "в будущем сформируется и дагестанская нация" (См.: Дагестан в составе России: эволюция государственно-правового статуса. Махачкала. 1997). Хотя, конечно, в данном случае все же корректней было бы говорить не о консолидации, а о межэтнической интеграции - взаимодействии и взаимовлиянии внутри многонационального государства-республики нескольких (14) существенно различающихся по языку и культуре этносов, которая приводит к появлению у них ряда общих черт, в том числе элементов общего самосознания - "мы-образа" (мы-дагестанцы). Иначе говоря, речь должна вестись, на наш взгляд, о возникновении метаэтнической (и надэтнической) гражданско-политической общности.

Вышеизложенное означает одно: мы выбираем путь конструирования весьма искусственной "нации", базирующейся на общности экономических и социальных интересов. На основе этих интересов предполагается создать местную "высокую культуру", которая станет фундаментом дагестанской "нации". Молчаливо считается, что последняя, в свою очередь, послужит базой формирования государства.

Несомненно, вышеприведенные построения опираются на некоторые европейские либеральные концепции и теории, распространенные в России и на Западе. Однако сторонники этих концепций "забывают", что 14 "республикообразующих" народов в большинстве своем являются народами с завершившимися процессами этногенеза, т. е. этнокультурными нациями. И именно это обстоятельство (признание де-факто и де-юре), по всей видимости, должно накладывать сеть ограничений для новых наших "нациестроителей" в их стремлении манипулировать и мобилизовывать народы при проведении национально-государственного строительства в Дагестане.

В этой связи очень важно понять, что мы имеем фактически дело со старыми, исторически сложившимися самостоятельными этносами и в то же время новыми этнокультурными субъектами. Для их самоорганизации, саморегулирования требуется режим политической и экономической демократии.

Из всего вышеизложенного возможен, как нам представляется, такой вывод. Как показывает наш политический опыт, в Дагестане государство возникло раньше нации, и сегодня мы имеем "государство, намеренное стать нацией". И уж очень кстати, думается, вспомнить одно полузабытое высказывание первого председателя первого правительства Дагестана Джелала Коркмасова: "Мы создали дагестанскую государственность (республику) и теперь будем создавать дагестанскую "нацию"". Он знал, что говорил...

Продолжение следует...